|
||
|
||
| Сергей Волков (“Монархист” № 30, 1995) АРМИЯ БЕЗ ТРАДИЦИЙ
Чем дальше - тем больше приходится слышать обвинений в адрес армейского руководства, погрязшего, похоже во всех мыслимых грехах. Генералов открыто называют жуликами, воинские объединения предстают в средствах массовой информации средоточием разного рода преступлений. Происходят, таким образом, вещи, в принципе немыслимые и нетерпимые ни в одной нормальной стране, потому что подобное мнение об офицерском корпусе собственной армии среди населения ни в каком случае не должно, ас может допускаться, если только в данной стране есть правительство, заинтересованное и ее существовании. Либо командный состав воспитан так, что не может дать повода для подозрений в воровстве и коррупции, либо (если он-таки его дает) об этом, по крайней мере, "запрещается публично распространяться (как в СССР), либо после такого рода публичных разоблачений обесчещенных офицеров немедленно изгоняют из армии. Причины происходящего кроются г. очевидной утрате в обществе понятий о чести и достоинстве офицерского корпуса. Причем дело не столько в самих офицерах, сколько в создаваемых обстоятельствах их службы и общей морально-политической дезориентации. Офицер по самой природе своей профессии нуждается в четких и ясных ориентирах, он должен быть уверен, что за его спиной стою власть, которая воплощает интересы страны. В Российской Императорской армии патриотизм, неразрывно связанный с преданностью Престолу и Православной вере был краеугольным камнем офицерской психологии. Триединая формула "За Веру, Царя и Отечество" определяла все воспитание будущих офицеров и служила в дальнейшем "символом веры" офицера на протяжении всей его жизни. Все здесь было предельно просто и понятно, и не оставляло места для моральных сомнений. Высокие понятия об офицерской чести обеспечивались и "снизу" - со стороны соответствия им самого офицера, и "сверху" - со стороны государства, создававшего офицеру условия для ее поддержания и оберегавшего статус офицера в обществе. Офицер воспитывался в представлениях о благородстве и почетности своей миссии, в осознании своей высокой роли в жизни страны. Как говорилось в одном из наставлений, - "Офицерское сословие есть благороднейшее в свете, так как его члены не должны стремиться ни к выгоде, ни к приобретению богатства или других земных благ, но должны оставаться верны своему высокому, святому призванию, руководствуясь во всем требованиями истинной чести и сосредотачивая все мысли и чувства на самоотверженной преданности своим высшим начальникам и Отечеству". Естественно, что офицер должен был представлять собой образец честности и порядочности. Офицерам строжайше запрещалось брать взаймы деньги у своих подчиненных и вообще совершать поступки, которые хотя бы косвенно могли бросить тень на их порядочность. В русской армии всегда хорошо помнили простую истину, что для того, чтобы иметь авторитет, командир должен прежде всего нравственно быть безупречным. С другой стороны, на страже офицерской чести стояли и закон, и моральные нормы. В частности, с понятием офицерской чести неразрывно была связана неприкосновенность личности офицера. Офицер не мог подвергаться каким бы то ни было наказаниям, затрагивающим его достоинство как человека даже в общегражданской сфере. В отличие от других граждан, например, офицер не мог подвергаться телесным наказаниям, личному задержанию по поводу неуплаты долга (взыскание могло быть обращено только на его имущество) и т.д. С честью офицерского мундира было тесно связано понятие о чести своего полка, культивировавшееся в армии под влиянием исторических традиций. Славные боевые традиции полков русской армии, передававшиеся из поколения в поколение, служили могучим стимулом развития чувства гордости за принадлежность к своей части и вообще к русской армии. Существование полковых музеев, написание историй частей, широко и торжественно отмечавшиеся полковые праздники и юбилеи -все способствовало поддержанию этого чувства. Офицер нес как бы дополнительную ответственность за поддержание своей чести: роняя ее, он ронял не только свое личное достоинство офицера, но и честь своего полка. По отношению к конкретным офицерам морально-нравственные нормы, надежно охраняющие честь офицерского корпуса в целом, могли быть, правда, сочтены жестокими и даже несправедливыми. Например, безусловно был обязан подавать в отставку офицер, подвергшийся оскорблению действием (т.е. избитый) со стороны кого бы то ни было, хотя бы он и не имел возможности избегнуть этого, поскольку считалось, что пребывание среди офицерского корпуса публично униженных людей наносит ущерб офицерскому званию, как таковому; или офицер, женившийся на женщине, не отвечавшей принятым понятиям о "пристойности". Однако это подчеркивает, какое огромное значение придавалось этим нормам. Причем когда речь шла о вопросах, затрагивавших понятия пристойности и офицерской чести, даже самые высокопоставленные лица (вплоть до членов Императорской Фамилии) не считали себя вправе отступать от принятых норм, независимо от своего желания и личного отношения к офицеру. Как известно, в конце XIX в. был принят даже закон об офицерских дуэлях, который ставил понятие офицерской чести на совершенно особую высоту и подчеркивал исключительность положения офицера в обществе. Хотя на практике число дуэлей было крайне невелико (а со смертельным исходом - единичны), в морально-психологическом аспекте сама возможность поплатиться жизнью за нанесенное офицеру оскорбление играла огромную роль. Понятно, что люди, находящиеся в тисках столь строгих понятий о чести, да еще воспитанные в них с детства, представляют собой социальную группу, в наименьшей степени подверженную разложению. Общеуголовная преступность в офицерской среде была явлением исключительно редким (число офицеров, отданных под суд не превышало 0,2-0,3% их общей численности, причем свыше 90% преступлений составляли различные упущения по службе -превышение власти, нарушение чинопочитания и подчиненности и т.д.). Конечно, и сам офицерский корпус занимал тогда в обществе совершенно иное положение, чем ныне. Престиж и статус офицера, социальный состав и общекультурный уровень офицерского корпуса были также другими, да и численность его не превышала в мирное время 40-50 тыс. человек. С уничтожением остатков русского офицерства в ходе красного террора и гражданской войны традиции его были утрачены, поэтому проводить какие-либо параллели с нынешним офицерским составом было бы, наверное, не совсем правомерно. Однако же нельзя не сказать, что, пусть не в полной мере, но хотя бы частично, применительно к изменившимся обстоятельствам, можно было бы попытаться возродить российские воинские традиции. Тем более, что в военной среде в последние два-три года раздавались голоса о необходимости вернуться к наследию исторической России, некоторыми офицерскими собраниями принимались даже предложения восстановить исторические наименования воинских частей, атрибутику российской армии и т.д. Следовательно, в армейской среде бытует все-таки понятие о необходимости опереться на отечественные традиции. Но руководство вооруженных сил пошло по пути полного отказа от традиций русской армии. Войска даже переодели в некое подобие американской формы, прилепив нарукавную эмблему с надписью "Россия" (хоть и смешную, а, пожалуй, и впрямь необходимую -иначе и не отличишь национальную принадлежность), и вознамерились позаимствовать соответствующие порядки и представления о прохождении службы. Хотя трудно себе представить воинские традиции, более отличные от российских и наименее соответствующие условиям страны, чем американские. Ну что же, что посеяли, то и пожинаем. Американский военнослужащий, не имеющий за спиной тысячелетней исторической традиции воинской славы, рассматривает свою профессию прежде всего как источник благосостояния, и его дисциплина и служебное рвение поддерживаются преимущественно угрозой высоких штрафов. Однако США, по крайней мере, в состоянии создать своим военным материальный стимул достаточно высокий, чтобы компенсировать все остальное. Перенесение же торгашеских основ воинской службы на бедную российскую почву, т.е. пропаганда тех же принципов без наполнения адекватным материальным содержанием было вдвойне неразумным. Внедренный в вооруженные силы дух коммерциализации при крайне скудном содержании офицерского состава и его бытовой неустроенности был, естественно, понят и принят как лозунг "обогащайтесь, кто как может". С какой же стати удивляться его конкретным проявлениям? Добавим сюда отсутствие ясных представлений о смысле службы, в условиях, когда сама государственная власть почитает преступными мечты о величии России и набивается в союзники к враждебным России странам. Да и не смешно ли выглядит постановка задачи на "охрану территориальной целостности страны" от лица той власти, которая безо всякой войны одним махом ополовинила территорию Отечества, возвратив российские границы к состоянию XVII века? Ни традиций, ни Отечества, ни приемлемого жалованья... да что же еще и остается делать людям, по недоразумению остающимся на военной службе, как не направить свои устремления на собственное материальное благополучие. Те, у кого больше возможностей, естественно, делают это с большим успехом. (Судя же по тому, что на эту малопристойную ситуацию предоставляется возможность взирать всем и каждому, создается впечатление, что армия как институт государственности ныне просто не нужна, и общественное мнение таким вот образом приучают свыкнуться с этой мыслью.
Сергей Волков Москва, 21 мая 1995 г. “Монархист” № 30, 1995
|
||
|
