БИБЛИОТЕКА МОНАРХИСТА

001-small.gif (28228 bytes)

ЗАКРЫТЬ ОКНО  

 

Проф. М. В. Зызыкин

Император Николай I и военный заговор 14 декабря 1825 года

 

Часть VI.


Дело о польских тайных обществах



27 января 1826 г. Имп. Николай заговорил в письме к брату о мерах строгости и прислал ему необходимые полномочия, чтобы Цесаревич мог действовать вполне по его усмотрению, не выходя из обычной колеи. "Конечно", - прибавил Государь, - "нужно действовать с величайшею мягкостью, чтобы не давать пищи недовольным, но, мне кажется, еще более запаздывать карою было бы преступной слабостью с нашей стороны; впрочем, скажу еще раз: полная свобода Вам действовать так, как Вы найдете необходимым".

Цесаревич признал невозможным продолжать бездействие в прежнем смысле и 7 февраля учрежден был в Варшаве следственный комитет для открытия тайных обществ, существовавших, как в Царстве Польском, так и в областях прежней Польши к Империи присоединенных. Комитет состоял из 10 членов: 5 русских и 5 поляков.

В дополнение к официальным донесениям Цесаревич писал Имп. Николаю 9 февраля 1826 г.: "Следственный Комитет составлен из наиболее выдающихся и именитых людей страны (предс. сената гр. Станислава Замойского, сенаторов и воевод, графов Грабовских и пр.). Это доверие заставит замолчать критиков, прекратить слухи и т. под. вещи. Никто не был арестован, иначе, как на основании решения самого комитета и я, следовательно, остаюсь совершенно в стороне и становлюсь исполнителем, а не источником приказаний. Я уверен, что эти господа окажутся более суровыми, чем мы сами".

Удалось захватить, между тем, бумаги ген. Княжевича. В них найдены были копии писем, которыми обменялись Имп. Александр I и Костюшко после занятия Парижа в 1814 г., Великий Князь Константин воспользовался этим случаем, чтобы в мыслях, высказанных тогда Имп. Александром польскому патриоту найти новые аргументы для оправдания цели, которою задались члены польских тайных обществ. 15 февраля 1826 г. он писал, Имп. Николаю: "Бумаги, найденные у ген. Княжевича являются подтверждением того, что я постоянно говорил Вам, дорогой брат, по поводу обещаний, на которых поляки основывали свои надежды; это копии переписки ген. Костюшки. Прочтите конец письма покойного Государя, и Вы найдете в нем разгадку всего "национального общества"; что же Вы хотите, чтобы после столь положительных обещаний, на которых они основывали свои надежды, им говорили к опровержению их поступков и намерений; - посудите Сами беспристрастным образом о положении вещей; я уверен, что к концу царствования было многое от чего бы он отказался, но было слишком поздно и обещание, раз уж оно было дано, при наличии всевозможных неоспоримых документов, не могло быть взято обратно; сверх того вся совокупность обстоятельств положительно доказала бы цель покойного Государя, направленную к обеспечению успеха задачи, которую Он поставил себе; и не далее, как во время своего последнего пребывания Он дважды положительно это высказывал нам, моей жене и мне; та же речь была повторена множеству лиц, как военных, так и гражданских. Наш "Следственный Комитет" работает хорошо, с усердием и настойчивостью. Поляки вообще возмущены, что между их соотечественниками могли встретиться лица, вступившие в прямые сношения с революционерами у вас. Общественное мнение высказывается здраво в том смысле, что, если русский должен быть наказан один раз, то поляк десять раз".

Независимо от этого Цесаревич писал о тех же вопросах еще более откровенно своему другу Опочинину с просьбой сообщить содержание этих писем Государю, чтобы установить его мнение. Приведем выдержку из письма его от 5 февраля: "Из прочитанных мною показаний Яблоновского, я усматриваю лишь естественные последствия того положения, в котором находится эта страна, и тех речей, которые были произнесены с высоты престола во время бывших здесь трех Сеймов; кроме того все эти господа видят, что старая Финляндия была присоединена к новой, а не новая к старой; теперь спрашиваю я Вас, как хотите Вы, чтобы подобный пример не вскружил им голову? Им всем были хорошо известны слова и образ мыслей покойного Государя, потому что Он не скрывал их перед ними и даже в последнее время высказали их, как статским, так и военным лицам. Говоря чистосердечно, можете ли Вы их в том упрекнуть? Прочтите все это Имп. Николаю, чтобы установить его мнение". А в следующем письме, от 12 февраля, он пишет, что "покойному Государю угодно было сряду 10 лет словами и деяниями вкоренять и внушать им сию мысль" (о присоединении Литвы к Польше).

Надо знать, что Литва представляла собою всю Западную Россию, от Днепра до Буга. Сверх того во всех польских губерниях, присоединенных к России (во время трех разделов 1772-1795 гг.) Государь Александр I назначал губернаторов и вице-губернаторов из поляков; впоследствии для всех сих губерний мундиры были даны с малиновыми воротниками и, наконец, во время последнего пребывания в Варшаве всего Литовского корпуса, генералам, адъютантам и другим чинам, вместо красного цвета приказал иметь на воротниках и прочем обмундировании, малиновый, (как символ будущего присоединения Литвы к Польше). Имп. Александр совершил объединение в военном отношении и Великий Князь Константин, носивший звание главнокомандующего Польской армией, командовал также и Литовским корпусом, мундирам которого были присвоены польские цвета и состав офицеров был преимущественно польский. Сверх того Литва и Западные губернии были негласно подчинены Цесаревичу и в гражданском отношении. Подобные мероприятия должны были утвердить в польских умах убеждение, что присоединение к Польше, так называемого забранного края", составляет только вопрос времени. Не удивительно, что деятельность тайных Обществ была направлена к той же цели, исправлению "исторической несправедливости". Они подготовляли почву для престола. Имп. Александр I своими обещаниями посеял ветры, предоставив своему преемнику пожинать бурю, которая в 1831 г. вынудила его написать Вел. Кн. Константину Павловичу в письме от 3 января 1831 г.: "Кто-то из двух должен погибнуть, решайте Сами, Россия или Польша".

Возвратимся к 1826 г.. Имп. Николай I решился строго соблюдать и поддерживать дарованную Имп. Александром I конституцию и слово свое сдержал нерушимо, в чем отдают ему должное и недоброжелатели из польского лагеря. Историк Лисицкий пишет: "Наши историки, смотрящие на вещи лишь сквозь призму 1831 г., говорят о презрении и необоримом отвращении Имп. Николая I к конституционному устройству Польши. В этой оценке может заключаться доля правды, так как характер Государя с трудом поддавался малейшему разделу власти; тем не менее, в течение первых четырех лет своего царствования, Имп. Николай I не только пальцем не затронул учреждений Польши, но и не переставал выполнять свои обязанности конституционного короля лучше, чем его предшественник... В конце концов, быть может, это был все-таки Государь наиболее подходящий для того, чтобы приспособить поляков к условиям их существования и заставить их утратить много привычек, усвоенных ими в течение целых веков". И вместе с тем Он провел решительную грань между Польшей и Россией, не ратифицируя загадочных обещаний Александра I. Он писал Вел. Кн. Константину: "Честный человек, даже среди поляков, отдаст мне справедливость, сказав: "я ненавижу Его потому что он не исполняет наших желаний, но я уважав Его, потому что Он нас не обманывает". На этой почве произошло полное разногласие в мнениях между Вел. Кн. Константином Павловичем. Вел. Князь Константин упорно отстаивал Александровскую точку зрения, усвоенную им за время 10-летнего его пребывания в Варшаве, исправить "несправедливость" Имп. Екатерины II. Император же Николай I явился защитником русской государственной точки зрения, и считал невозможным какое бы то ни было посягательство на целость Русской Империи. 24 октября 1827 г. Он писал Вел. Князю Константину Павловичу: "Пока я существую, я никоим образом не могу допустить, чтобы идея о присоединении Литвы к Польше могла быть поощряема, так как по моему убеждению это вещь неосуществимая и которая могла бы повлечь для Империи самые плачевные последствия".

Варшавский Следственный Комитет окончил свои действия значительно позже Петербургского и представил донесение Цесаревичу Константину 22 декабря 1826 г. Правительство должно было решить важный вопрос: какой суд учредить над привлеченными к ответственности лицами. Имп. Николай I высказал первоначально желание учредить суд в Варшаве на таких же началах, как Петербургский Верховный Уголовный Суд. Цесаревич подверг это желание самому решительному возражению и подверг критике Петербургский Суд.

"Я позволю себе представить Вам, что состав суда, вроде того, как было сделано у Вас, не может иметь места у нас, без нарушения всех конституционных начал, потому что специальные суды не допускаются, а Петербургский Суд был именно таким, потому что наряду с Сенатом в состав его были введены члены, назначенные особо в данном случае; в конституционных странах уже отвергают компетентность и правосудие Петербургского Суда и называют его чем-то вроде военного суда. Сверх того, самое судопроизводство представляется им незаконным, так как в нем не было допущено гласной защиты. Подсудимые были осуждены, не быв ни выслушаны публично, ни защищены тем же путем; в конституционных странах действуют учрежденные на то суды, при гласной защите..."

Переписка по этому делу между СПб и Варшавой кончилась тем, что члены тайных польских Обществ были согласно конституции по ст. 152 преданы Сеймовому суду, образованному из всех чинов Сената; те же из поляков, которые состояли русскими подданными, подверглись суду Правительствующего Сената. Заседания Сеймового Суда начались в Варшаве 3 июня 1827 г. Цесаревич выражал Государю надежду, что Суд докажет своим ходом, насколько общественное мнение страны находится на должной высоте, без всякого оттенка раболепства, что в СПб убедятся насколько несостоятельно воззрение, что королевство находится в состоянии брожения или революции. "Я ручаюсь", - писал он, - "что в настоящее время нет и тени брожения". Предсказания Цесаревича не оправдались. Весь край не замедлил покрыться густой сетью Тайных Обществ и заговоров. Как справедливо заметил один писатель, все мысли народа витали не в настоящем, а в прошедшем. Передовые деятели страны стремились только к политической реставрации прежней Польши, и подобное настроение польской интеллигенции могло привести только к крушению системы установленной Имп. Александром в 1815 г. Сеймовому Суду на основании королевского декрета от 7 апреля 1827 г. предано было 8 человек. Председателем Суда был назначен Белинский, Старший Сенатор, заменивший собой настоящего председателя сенатора гр. Замойского, отстраненного от дела, как бывшего члена Варшавского Следственного Комитета. Этот комитет не оказался на высоте беспристрастия и признал недоказанным соглашение между польскими и русскими революционерами, как то утверждал сам П. И. Пестель, а Цесаревич продолжал высказывать разные соображения в пользу подсудимых. Председатель Суда Белинский, сказал: "Мое сердце препятствует мне осудить национальное чувство". Дело тянулось бесконечно долго и кончилось летом 1828 г. оправданием подсудимых, из которых только некоторые были приговорены к краткосрочным тюремным заключениям, с зачетом времени, проведенного под арестом.

Император Николай I узнав о столь неожиданном исходе Варшавского процесса, воскликнул: "Несчастные! Они спасли виновных, но погубили отечество".
Цесаревич Константин был приведен приговором суда в состояние сильнейшего гнева; он был готов на крайние меры, быстро позабыв свои конституционные наставления брату.

Благоразумие Имп. Николая I отклонило всякие неосмотрительные решения. Он повелел административному Совету Королевства высказать свое мнение по поводу судебного приговора и поведения Сената. Приговор оставался неутвержденным, а сенаторам было воспрещено отлучаться из Варшавы. Потребовались целые месяцы работы. Административный Совет пришел к заключению, что приговор Сената следует приписать не злонамеренности его членов, а неудовлетворительности существовавшего уголовного законодательства. Таким образом Административный Совет оправдал решение Сеймового Суда. Заключение Совета было препровождено Имп. Николаю I в декабре 1828 года. Государь повелел прочесть Сенату Высочайший выговор, а затем утвердил приговор суда, который вступил в законное действие 14 марта.

9 марта 1829 г. Цесаревич писал Государю: "Выговор был принят с покорностью и с почтительностью, но не с убеждением. Впрочем, чего же можно ожидать от этого сброда, каким в большинстве являются сенаторы этой страны. Тем не менее, нужно быть справедливым и признать, что среди них есть такие, которые сознают, что сделали ложный шаг и раскаиваются"...

Совершенно иначе сложилась судьба поляков, русских подданных, их судил Правительственный Сенат и затем дело поступило в Государственный Совет, где на основании Высочайше утвержденного мнения Государственного Совета, виновные были подвергнуты разным наказаниям, с лишением чинов, орденов и титулов и ссылке в Сибирь на разное время, до кратковременного заключения в крепости и отдачи под надзор полиции.

В заключение несколько слов о кн. Антонии Яблоновском, который был приговорен к лишению княжеского достоинства и на вечное поселение в Сибирь, но вследствие раскаяния, получил всемилостивейшее прощение. Он сам признавал, что заслуживал смертной казни, он залился слезами от радости и бросился целовать портрет Императора.

 

 

ЗАКРЫТЬ ОКНО  











Монархистъ

Copyright © 2001   САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ОТДЕЛ РОССИЙСКОГО ИМПЕРСКОГО СОЮЗА-ОРДЕНА
EMAIL
- spb-riuo@peterlink.ru

Хостинг от uCoz