БИБЛИОТЕКА МОНАРХИСТА

001-small.gif (28228 bytes)

БИБЛИОТЕКА | НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ

 

От автора | I. Пролог | II. Вечер | III. Утро (начало) | IV. Товарищ из центра
V. Утро (окончание) | VI. Воскресенье | VII. Хороши караси в сметане | VIII. Сто тысяч | IX. Пасха
Х. Вольнодумство | XI. Молодая гвардия | XII. Свадьба | XIII. Заколдованный квадрат
ХIV. Семейная жизнь Василия Митина | ХV. Недоучтенный фактор


Николай Кусаков

Всюду жизнь
Записки вождеградского архивариуса

VII
Хороши караси в сметане

Тикали часы-ходики. Из-за стены доносились голоса соседей, о чем-то между собою споривших. На окошечках примостились герани. В комнате было тихо. Только время от времени шелестели листики тетрадей. За столом сидела пожилая женщина. Она внимательно просматривала ученические работы, помечая и поправляя ошибки, ставя оценку и занося каждую отметку в особую тетрадку.

Каждая из ученических тетрадей была разделена на две части: русский и математика. В каждой тетрадке было по 12 листиков. Ученики получали тетрадки через школу, так как в магазинах их не было. Бумага - товар дефицитный. Получение тетрадей в школе было праздником для детей. Каждому доставалось по три, а иногда даже по четыре тетрадки на четверть. С какой гордостью они несли их домой, как бережно обращались с ними в первые дни, оборачивая в газетную бумагу, как старались украсить, расписывая цветными карандашами... Это, конечно, только в первые дни после получения. На второй-третьей неделе обновку забывали и трепали так же, как треплют дети тетради по всему миру.

Словом, тетрадей не хватало. Детям не на чем было писать.

Поэтому Варвара Петровна не могла давать ученикам столько письменных упражнений, сколько было нужно. Тетрадок было мало, и это облегчало бы ее труд. Однако, чтобы сводить концы с концами, Варвара Петровна была вынуждена взять как можно больше уроков, а это значило, что как бы мало письменных работ она ученикам ни давала, каждый вечер она приносила с собою до сотни тетрадок на проверку. Это превратилось для нее в привычный хомут. Каждый вечер она готова была свалиться от усталости, кое-как "промахнуть" странички... Но с детства воспитанная дисциплина совершала чудо. Варвара Петровна ни разу не отложила тетрадок "до завтра". Проверяя их, она всегда помнила, как много значит каждая ее пометка для каждого из мальчиков и девочек, какие надежды каждый из них возлагал на "письменную", какую тревогу переживают дети, вручая тетрадь учительнице, какое глубокое горе испытывают они, когда получают "неуд".

Но сегодня, несмотря на привычную аккуратность, Варвара Петровна не могла сосредоточиться. Она положила перо и устремила взгляд в окно, откуда, был виден двор. Там был колодезь, уже нам знакомый, бегал на цепи Полкан и дерево, которое мы недавно видели засыпанным вешним снегом, распускало свежие листочки. Солнце заходило. Вершина дерева была еще освещена косыми лучами, но скоро они соскользнули в небытие, и двор начал обволакиваться легкой дымкой приближающейся темноты. Время шло. Варвара Петровна поставила локти на стол, сжала виски пальцами и повторяла про себя: "Господи, Боже мой! Что же теперь будет? Что будет?..".

Недавний разговор с директором школы оставил у нее на душе тяжелое чувство. Оно начинало, было, уже рассеиваться, а самый эпизод этого разговора начинал забываться. Но вот сейчас, в этот самый воскресный день, который она так спокойно провела с дочерью, новость, ею услышанная, уже к вечеру заставила ее вновь чрезвычайно взволноваться.

Что ж, Вася Митин, конечно знать всего не мог. Но не зря же люди болтают! А для того, чтобы встревожить Варвару Петровну не много было нужно. Из-за этой тревоги она и не могла продолжать работу, и вот теперь сидела задумавшись и упорно повторяла: "Господи, Боже мой! Что теперь будет? Что будет?".

Не стоит играть в прятки. Чтобы положение Варвары Петровны и ее психология были понятны, чтобы стало ясно, почему она так легко встревожилась, опишем вкратце ее судьбу.

Она родилась в обедневшей высокородной семье. Она сама точно не помнила, княжеский или графский титул имели когда-то ее родители, так как еще в раннем младенчестве она осталась круглой сиротой. Приютил ее у себя покойный соборный настоятель о. Венедикт, чтобы наполнить жизнью свой бездетный дом. Девочка у него выросла и воспиталась по-духовному. Вскоре после того, как о.Венедикт овдовел, он отдал Вареньку в епархиальное училище, по духовному, так сказать, ведомству. Отдал не из скупости, на казенные харчи спихнувши, а во избежание лишних сплетен, что при нем живет молодая красавица. Уже во время войны, этак году в пятнадцатом что ли, Варенька училище кончила и стала учительницей. Проучительствовав в деревне недолго, она потом вернулся в город - покоить старость своего приемного отца. Городок был глухой, и революция прошла мимо Вареньки. Только уже после, во время изъятия церковных ценностей, о.Венедикта убили на паперти, что, конечно, в душе девушки оставило неизгладимый след. Бдительность тогда была относительной, и ей удалось устроиться на работу в школу, учительницей. Она погрузилась в жизнь детей, а сама оставалась безразличной ко всему, что происходило вокруг. Ни радости, ни веселья она не знала. Жила день за днем.

Все-таки, она вышла замуж. Муж ей попался по нашим временам более, чем неудачный. Герасим Матвеевич Спиридонов был из купцов, был студентом и в свое время стал вольнодумцем. Только вольнодумство его было необычным. Когда все студенчество, по традиции, красилось в розовые, а то и в красные тона и называло вольнодумством свою покорность гипнозу революционного духа, Герасим Матвеевич против этого самого "вольнодумного" гипноза пошел. За это его обозвали реакционером. Но он от своего не отступил, несмотря на шутки, а то и насмешки, которые отпускались по его адресу в студенческих кружках. Решил своим вольным умом жить и на том настоял. Восхищался славянофилами. Превозносил Хомякова, осмеливался говорить о "Выбранных местах..." Гоголя, как о высоко достойном произведении и откровенно "ругал" Белинского. Приятели пытались взять его дружескими уговорами, но напрасно. Чем дальше, тем ярче разгорались его патриотические настроения. Во время Германской войны он пошел на фронт добровольцем, выслужил офицерский чин.

В годы Гражданской оказался, разумеется, на Белой стороне. Во время военных операций его свалил тиф. Когда в ту слободу, где он лежал без сознания, пришли большевики, то крестьяне его не выдали, выходили и потом перепрятывали сколько-то времени. Потом о нем заботился о. Венедикт, приютивший его в качестве дворника. Следы службы в Белой армии удалось скрыть, но чувств, которые у него возникли к Вареньке, он скрывать не стал. Варвара Петровна отозвалась, полюбила Герасима Матвеевича изо всех сил своей души и вышла за него замуж, хотя к тому времени уже себя и называла старой девой. Свадьбу справили, едва выдержав полугодовой срок траура по приемному отцу, на что, опять-таки, были причины.

Ужас происходивших революционных событий, все потрясения, которым он был свидетелем, заставили Герасима Матвеевича искать ответов на вопросы. Он углубился в изучение Евангелия, которое с детства знал и любил. О. Венедикт ввел его в тайны Священного Писания. Героическая кончина доброго батюшки произвела на него потрясающее впечатление. "Когда убивают знаменосца, другой солдат обязан подхватить знамя, чтобы оно не досталось врагу!" - говорил молодой офицер. Он решил сам стать священником, и это заставило поторопиться со свадьбой. Священником, впрочем, Герасим Матвеевич прослужил недолго, т. к. тут же, вскоре после событий с изъятием церковных ценностей, началось дело с обновленческим расколом. О. Герасим стал решительно против обновленцев, а так как последние пользовались благоволением советской власти, то он и попал в Соловки, где вскоре и скончался, не выдержав концлагерного режима.

Варвара Петровна с крошкой Верочкой, которая успела родиться прежде, чем был арестован отец, остались одинокими в мире. Перебрались в Вождеград. Мать сжилась со своей бедой. Ей удалось получить место учительницы. Здесь она себя проявила с наилучшей стороны. Дочь и дети в школе заполнили ее дни, и она так и не заметила, как личная жизнь прошла мимо нее. Труд и скорби - вот каким был ее удел в жизни. Для того, чтобы кое-как отвоевать свое место в жизни и право на кусок хлеба, ей пришлось многое скрыть, и она ни минуты не забывала, что "нет ничего тайного, что не стало бы явным". Свою тайну хранила даже от дочери, и это усугубляло тягость душевной жизни. Она решила воспитать дочь так, чтобы та и не знала о прошлом, чтобы она могла войти в новую жизнь, не испытывая чувства раздвоенности в наступавшем новом мире. Благодаря переезду в Вождеград, Варваре Петровне это каким-то чудом удалось, и Верочка выросла в полной уверенности, что она дочь рабочего. Дочь жила спокойно, но мать...

По советским условиям более неудачную комбинацию, чем жизнь Варвары Петровны представить себе очень трудно. Ее старорежимность проявлялась в каждом ее поступке. Все хорошее, что отсюда проистекало, - ее исполнительность, самоотверженная добросовестность, знание дела, любовь к детям, проявлявшаяся не словом, а делом, - ставили ее в особенное положение ко многим другим учителям. Конечно, ее ценили. Она установила искренние дружеские отношения с коллегами, как с молодыми, так и со старшими, а все-таки между нею и советской частью учителей лежало какое-то невидимое средостение. Ученики ее боялись, уважали, а некоторые даже любили, особенно когда становились постарше. Родители учеников ей абсолютно доверяли и хотя профсоюзник с большой подозрительностью и задумывался о старорежимной учительнице, даже и он давал себе отчет в том, что Варвара Петровна была клад и что она оказывала доброе влияние не только на школу, но и на весь околоток, к школе тяготевший.

Так бы жизнь и шла, да вот подвели караси в сметане. На Варвару Петровну было дело в райкоме партии.

"Вдруг все всплывет?"... В своем отчаянном оцепенении она просидела часы. Уже зашло солнце, уже стало совсем темно. Уже зажглись фонари на улицах, уже проплыл по небу большую часть своего пути Стрелец и повернулась в небе Большая Медведица, а Варвара Петровна продолжала сидеть и думать. Надо сказать правду, женщина она была не из деятельных, и решимости, предприимчивости в ней было далеко недостаточно.

А потом тихо, на цыпочках в комнату вошла Верочка. Она подошла к матери, мягко положила ей на плечо руку, обняла ее и поцеловала. От Веры пахло весной, радостью и расцветающей любовью.

- Если бы только знала, мама, как мне хорошо!

Сказала и смутилась. Вид матери вдруг сорвал ее с неба блаженства и поставил снова на землю. Перед нею ясно всплыло опять Васино сообщение, о котором они во время своего молодого шатания по весенним улицам забыли, как только пришли к мысли, что "обойдется". А теперь мать и дочь сидели за столом и молча думали. Но разве найдешь решение, когда сам не знаешь, откуда пришла беда и в чем, собственно, она состоит?..

- Обойдется, мамочка. Успокойся.

Вера улеглась спать, а Варвара Петровна, все-таки проверив все тетрадки, ушла в свою комнатку, тщательно закрыла ставни, отдернула занавеску, которая скрывала висевшую в углу икону, зажгла лампаду и, опустившись на колени, предалась долгой глубокой молитве. "Сам искушен быв, может и искушаемым помощи" звучали слова в ее сердце.


* * *

Теперь последуем в места столь высоко стоящие, что от одной мысли оказаться в этих сферах, у многих захватывало дыхание.

Комната была освещена настольной лампой. Верхняя люстра была выключена. За большим столом черного дерева сидел человек. Это был председатель вождеградского райкома партии тов. Казюк. Он внимательно читал из папки, перелистывая ее то вперед, то назад, сверяя какие-то данные, и делал пометки большим красным карандашом.

У одного из окон, заложив руки в карманы, стоял уже знакомый нам Жовтынский. На кожаном диване, развалясь в покойной позе и перекинув ногу через подлокотник, сидел заведующий РайОНО тов. Панферов. Он устремил внимательный взгляд на лицо читавшего Казюка пытаясь по его лицу догадаться, как он относится к читаемому. Другой член райкома тов. Рубинчик, - сидел за столом и читал "Известия". В углу комнаты тов. Барнбейм играл в шахматы с начальником спецчасти РайОНО тов. Парапиным. Все молчали.

Казюк снял трубку телефона и вызвал но-мер райкома комсомола.

- Тебя ждем. - Пауза. - Хорошо... - И, обратившись к присутствующим: - Товарищ Коган сейчас будет.

Дело учительницы 6-ой неполной средней школы гор. Вождеграда Спиридоновой В. П.

Документ первый

Директору 6-ой НСШ тов. Волкову
От пионервожатой чл. ВЛКСМ Софии Гудзик

20-го февраля 19.. года

Из разговоров с детьми я выяснила, что учительница рус. яз. Спиридонова дает примеры детям разжигающие апетит а это возбуждает настроение против Сов. власти. Дети стоят в очереди за хлебом, через что не сумевают готовить уроки и приходят в школу раздраженные а им Спиридонова дает примеры разжегающие апетит особено когда им не удаетца достать хлеб и их за это радители бьют.

Из прелагаемой тетради я вижу подтверждение что это есть неизвинительная вылозка класового врага и прошу вас расмотреть это дело как оно может иметь последствия для школы, для партии и правительства и лично тов. Сталина в даный текущий момент.

К сему София Гудзик

Копия райкому ВЛКСМ тов. Когану лично.


* * *

Стоит упомянуть, что, когда Волков в первый раз читал этот документец и дочитал его до последней строчки, и на нее обратил особенное внимание, он не удержался, чтобы не воскликнуть:

- Вот сволочь!

Да и как не воскликнуть было. Если бы Гудзик не послала копию в райком комсомола, Волков мог бы дело закончить по-домашнему, не вынося сор из избы, и не подводя никого под беду. А при таком положении он оказался вынужден дать делу ход. Помимо того, что было противно от кляуз, само дело вызывало хлопоты, потерю времени и беспокойство. Это раздражало, и свое раздражение Волков излил на Варвару Петровну в том разговоре, о котором уже было упомянуто, однако, не решившись открыть ей карты. Основной же документ ему все-таки пришлось послать в РайОНО, откуда он и попал в райком партии.


* * *

Документ второй

Пролетарии всех стран, соединяйтесь! (Это мелким курсивом в правом верхнем углу). Посередине крупно: ТЕТРАДЬ. Потом вперемежку печатные полуслова и дописанные детской рукой окончания: для классных работ по русскому языку, алгебре и геометрии. Ученика VII-го класса "Г" Григория Стеценко.

На обложке тетради крупно красным карандашом: "См. 7-ую страницу", и подпись: С. Гудзик.

На 7-ой странице тетради:

Классное упражнение 12-го февраля на прилагательное сказуемое. Ряд фраз. Ошибки аккуратно поправлены красными чернилами рукою Варвары Петровны. Одна из фраз обведена красным карандашом, тем самым, которым София Гудзик сделала пометку на обложке тетради. Эта фраза была: "Хороши караси в сметане".

Документ третий

Характеристика учительницы тов. Спиридоновой от директора 6-ой НСШ г. Вождеграда тов. Волкова.

Исполнительна, аккуратна, прекрасно знает предмет. Абсолютно грамотна. По возрасту своему аполитична и неактивна. На собраниях не выступает. Порученную ей профсоюзную работу выполняет отлично.

Подпись: Волков
Пометка: Подтверждаю. Зав. РайОНО Панферов.

Документ четвертый

Характеристика пионервожатой С. Я. Гудзик от секретаря райкома ВЛКСМ И. О. Коган.

Лучшая активистка. Проявляет бдительность. Отличница партучебы. Пролетарского происхождения. В ВЛКСМ состоит с 1932 г. Имеет заслуги по работе в деревне во время хлебозаготовок и коллективизации. Заслуживает полного доверия и поощрения.

Подпись: И. О. Коган

Документ пятый

Секретарю райкома ВКП(б) г. Вождеграда тов. Казюку
Ознакомившись по Вашему поручению с делом учительницы 6-ой НСШ Спиридоновой В. П., как по документам, так и по опросу учителей означенной школы и родителей учеников, полагаю, что дело выеденного яйца не стоит. Гудзик - неграмотна и завистлива (дура!). Полагаю: указать директору школы тов. Волкову, чтобы он проявлял больше внимания к старым учителям в силу их политической неграмотности и инертности. 28 февр. 19 .. г.

Директор кабинета партучебы Жовтынский



Дальше шли документы менее и менее значительные. Здесь были, главным образом, отзывы, собранные райкомом о Варваре Петровне. Отзыв от домкома, от профуполномоченного и другие. Вверху каждого из этих отзывов стояло тщательно выведенное - "совершенно секретно". В тоне было желание сделать приятное райкому и как-нибудь костыльнуть Варвару Петровну. Каждому из людей, дававших отзыв, было лестно принимать участие в секретном деле. Доверие партии - капитал! Однако, фактически инкриминирующего материала никто о ней дать не мог. Оставалось фактом, что она и за квартиру платила исправно и членские взносы вносила аккуратно.

Пожалуй, заслуживают упоминания еще два отзыва: от штаба, стоящего в Вождеграде полка Эн-ской дивизии, где Варвара Петровна давала уроки русского языка командному составу, и от политотдела того же полка. Штаб вполне независимо давал самый блестящий отзыв, а политотдел просто и совершенно безапелляционно писал, что она есть несомненно классово чуждый элемент. Впрочем, фактов для доказательства последнего представлено никаких не было, почему и самый отзыв оказался лишенным веса, Вот в этом и состояло дело в райкоме партии, которым оказались так встревожены уже известные нам персонажи этой повести. Все дело было в том, что учительнице надо было объяснить детям правило на прилагательное сказуемое в краткой форме, и что для этого она воспользовалась примером из старого учебника дореволюционного времени, когда никому и в голову не приходило, что пример, возбуждающий аппетит, может отразиться на судьбе человека. Этот пример был: "Хороши караси в сметане".


* * *

Через несколько минут пришел тов. Коган. Казюк произнес полуофициальное, сдавшее традиционным: "Начнем, пожалуй"... Претензия общности к русской оперной культуре, где так заметно эти слова звучат в сцене дуэли Онегина с Ленским. Казюк этого, конечно, не знал, а просто перенял пример от выше стоящих. Заседание началось. Все оставались на своих местах, но приняли позы, свидетельствовавшие, что каждый из них понимал важность происходившего, что каждый из них есть часть единого целого, и что от правильности решения зависят обстоятельства чрезвычайные.

Обсуждение свелось к определению факта: является Варвара Петровна классово чуждым элементом или нет? Коган без конца превозносил Софию Гудзик. Панферов молчал. Он был сильно смущен тем, что, как выходило, он дал хороший отзыв классовому врагу. Казюк, которому это дело уже надоело и навязло в зубах, хотел дело прекратить, основываясь на неграмотности доносительницы (он был бы радсунуть спичку в нос Когану, т. к. был с ним не в ладах по поводу ссоры их жен. В доме партработников их квартиры были рядом). Выступление Казюка накренило, было, дело Варвары Петровны в пользу обвиняемой.

Но тут, откуда ни возьмись, вынырнул Барнбейм с инкриминирующим фактом: ему точно известно, что в задней комнате учительница Спиридонова держит иконы и зажигает перед ними лампадку. (Надо сказать, что Варвара Петровна один раз забыла закрыть ставни, а на ту беду старшая дочь Барнбейма проходила мимо и видела). Казюку пришлось прихлопнуть рот.

Потом слово взял Паранин. Это - начальник спецотдела РайОНО. Он прежде всего напустился на Жовтынского. Сделал это тонко, вежливо и аккуратно. Отдав долг революционным заслугам своего оппонента, он сказал, что, конечно, тов. Жовтынский не позволил бы себе отнестись к делу так поверхностно, если бы ему было известно, что Спиридонова - княгиня. Произнеся это, он поднялся с места и положил на стол Казюку копию выписи из метрической книги, потребовав, чтобы бумага была приобщена к делу. Тут поднялся шум. Слышались возмущенные голоса, а кто-то обронил даже фразу, что дело должно быть передано прокурору.

Жовтынский сидел по-прежнему на подоконнике и весело поглядывал на собравшихся, и на их поведение. "Ну и сволочи! - думал он. - Им лишь бы человека съесть. Постойте, кость вам всем в горло. Я вас всех сейчас за дешево куплю". Он встал, и это движение заставило всех поднять глаза на него.

- Позволь? - обратился он к Казюку. Тот кивнул в знак согласия.

- Дело, конечно, надо прекратить, оставив без последствий...

В кабинете произошло резкое движение. Жовтынский продолжал:

- Я, товарищи, написал, что дело выеденного яйца не стоит, и от своей точки зрения отказываться не собираюсь. Тут мне прозвучал укор вроде как бы в смысле потери мною бдительности. Обнаружилось, что эта учительница когда-то была княгиней. Что ж за беда? А разве не сказал товарищ Сталин, что сын за отца не отвечает? Сказал. А разве наш пролетарский писатель Алексей Толстой не граф?

- Да-а-а... Но... - начал было Паравин.

- Сказал товарищ Сталин, или, это кто другой говорил?

Паранин осекся. Кто-то резко двинулся в кресле. Почувствовалось, что Жовтынский одолел. Он продолжал:

- Говорили тут еще про лампадки. В самом деле, с предрассудками у нас, товарищи, сами знаете, дело все еще неважно обстоит. Ведь это твоя бабушка детям мацу в бутерброды завертывала в школу? - бросил он Барнбейму.

- Маца с колбасой это очень просто. Что значит? Бабушка заворачивала? Так моя же бабушка в школе не учит, а Спиридонова?.. Мешигене коп! - презрительно бросил он Жовтынскому. Все засмеялись.

- Ладно, там. Коп, или не коп. Не важно это. Лампадки на работе не отражаются, а вам для строительства социализма прежде всего нужна честная работа, товарищи. Спиридонова отличная учительница. В этом двух мнений не было и нет...

Панферов с чувством облегчения вздохнул.

- Спиридонову обвиняют здесь в том, что она продиктовала детям фразу, разжигающую аппетит, когда дети голодны. Так?

- Так, - отозвалось несколько голосов.

- Тебе-то самому как бы понравилось на голодный желудок слышать про карасей в сметане? Разумеется, мы имеем дело с вылазкой классового врага, - раздраженно подпрыгнул Коган, - Голодного дразнить это...

- Брось дурака валять! - начинал горячиться и Жовтынский. - А кто у нас голодный? Почитай, что говорит товарищ Сталин! "Жить стало лучше, жить стало веселей!". А твоя гудзиковая дурища про голодных детей пишет, которым будто бы не удается достать хлеб в очереди, и которых за это родители бьют.

В этот момент, в представлении Жовтынского вдруг возник тот именно хвост, что стоял за маслом, в день, когда он встретился с Митиным. Мелькнули полные радости глаза Митина, когда он принес ему масло. Не дав себе остановиться на этом, он, не моргнув глазом, так же бойко продолжал:

- Да ты сам-то разве не понимаешь, что я сейчас эту гудзиковую доносительную записку снесу куда следует, и ее там за антисоветскую агитацию посадят. Выдумала - "в советской стране голодные дети!"

Каждый из присутствующих сделал движение под впечатлением только что сказанного, словно им Жовтынский по гвоздю в пятку всадил. Переплет получался действительно сложный, Гудзик выболталась, сказала правду, и тем самым попала пальцем в небо. Все чувствовали себя смущенно. Жовтынский с видом победителя продолжал:

- Перестаралась кретинка, а ты и рад. "Бдительность!" - горячился он. - Подумаешь, какое громкое дело затеяла! А?.. Ты бы лучше, товарищ Коган, сам проверил, не архиерейская ли дочь твоя эта дубина стоеросовая. Может она-то именно лампадки тоже зажигает? А?.. Смотри-ка: такое провокаторское дело пишет, что кажется бдительностью, а на самом деле искажает действительность в угоду классовому врагу. У нас, товарищи, есть газеты, в которых мы слышим мнение партии и правительства и лично товарища Сталина, и нечего, понимаешь ты, строить представления о жизни по тем случайным обрывкам, что попадают перед твой ограниченный взор. В отдельных перебоях виновны больше всего мы сами. Мы - ведущая часть. Райком. Но обобщать это ?.. Что мы знаем? Что говорит товарищ Сталин? Есть у нас в социалистической стране голодные? Запомни: их нет. А если тебе показалось, так не гогочи на весь район. "Дети голодные!" - иронически добавил он. - Дура твоя Гудзик!

Он продолжал говорить в том же гневном ироническом тоне. Дело действительно получалось презапутанное. Гудзик по существу была права. Несчастные детишки, голодные не могли пройти мимо аппетитной фразы о карасях в сметане. Она в самом деле раздражала аппетит и вызывала голодное озлобление к власть имущим. О настроениях детей никто громко не говорил. Все присутствующие знали, что одна девочка в школе на парте вырезала слова: "Смерть Сталину", и что учителя этот случай замяли. Официально говорить об этом, а так же точно и о той правде, что дети голодны, было нельзя. Тем более писать. Попади гудзиковский документ в руки иностранным корреспондентам, они могли бы разделать такую компрометацию колхозно-социалистической системы, что любо-дорого. На этой то внутренней лжи Жовтынский из человеколюбия и сыграл. Просто ему стало жалко человека, труженицу. И эта самая советская путаница между ложью и правдой ее и спасла. А Жовтынский еще больше поддавал масла в огонь. Он продекламировал данные из какого-то статистического сборника о том, насколько лучше стали трудящиеся питаться при колхозах и после социалистической индустриализации. Свежий выпуск "Спутника пропагандиста" с этими данными он тут же положил Казюку на стол.

- Можешь подшить к делу!

Все были опутаны ложью и вырваться из нее никто не мог. Члены райкома знали в чем дело, но им нечем было аргументировать. Они чуяли, что хотели втоптать в грязь человека, что втоптать было можно, хотя и единственная надобность была лишь в том, чтобы себе присвоить лавры бдительности. Сознавали, что сделать это было бы можно, но что именно из-за их же собственной лжи они этого сделать не могут.

Дело, которое должно было пойти к прокурору и повлечь за собою арест Варвары Петровны, ограничилось решением в том смысле, что заведующему РайОНО тов.Панферову предложили, по возможности скорее (как только найдется кем заменить) учительницу Спиридонову от работы уволить без права работать в органах народного образования, и с занесением в трудовой список. Основание - сокрытие чуждого социального происхождения. Варвара Петровна, таким образом, отделывалась легкими ушибами в катастрофе, которая мoглa стоить ей головы.

Жовтынский был рад своей победе.

Спускаясь по лестнице после заседания, Паранин бросил Когану:

- Диалектик он, конечно, замечательный, но правильной большевистской бдительности в нем нет.

Члены райкома чувствовали, что Жовтынский восстал. А сам он?.. По простоте своего характера, по искренности своей натуры, он не задумывался о последствиях. Он был, кроме всего, слишком уверен в себе, так как был убежден, что его биография, его образование, заслуги в Гражданской войне - обеспечивают ему иммунитет. Выйдя из здания, где помещался райком, он прошел несколько кварталов вместе с Казюком, говоря с ним о необходимости принять меры к ликвидации прорывов на фронте выпечки хлеба. Факты говорили за себя - хлеба не хватало. Казюк был беспомощен. Сделать ничего он не мог, кроме слепого исполнения директив сверху. Оставшись одни, Жовтынский вздохнул полной грудью и, вспомнив только что прошедшие дебаты в райкоме, покачал головой и произнес про себя: "н-ну и ну! Хороши же караси в сметане. - А потом добавил, - А ведь и парттруба иногда на что-нибудь годится. Особенно, когда хорошо играет.

Жовтынский не подозревал, что в тот же вечер Паранин сделал подробный рапорт о происшедшем заседании, что рапорт этот последовательно оказался подшитым в дело для дальнейшего выяснения личности Жовтынского, Спиридоновой и, всех, кто с ними имел дело. В здании, на котором велась надстройка, огни продолжали гореть, как обычно, до самого утра.


Следующая глава


От автора | I. Пролог | II. Вечер | III. Утро (начало) | IV. Товарищ из центра
V. Утро (окончание) | VI. Воскресенье | VII. Хороши караси в сметане | VIII. Сто тысяч | IX. Пасха
Х. Вольнодумство | XI. Молодая гвардия | XII. Свадьба | XIII. Заколдованный квадрат
ХIV. Семейная жизнь Василия Митина | ХV. Недоучтенный фактор

БИБЛИОТЕКА | НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ











Монархистъ

Copyright © 2001   САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ОТДЕЛ РОССИЙСКОГО ИМПЕРСКОГО СОЮЗА-ОРДЕНА
EMAIL
- spb-riuo@peterlink.ru

Хостинг от uCoz